Пожалуй, из всех вестников, наделенных способностью непосредственно лицезреть потустороннее, Данте наиболее близок Даниилу Андрееву. Оба они - поэты, оба запечатлели свое знание в виде грандиозных ансамблей, поражающих именно наглядностью явленных в них миров. На фоне таких поэтически убедительных, зримо явленных картин рая и ада писания Сведенборга, к примеру, кажутся невыносимо сухими и рационализированными.

Свое родство с Данте Д.А. вполне ощущал, он часто, очень часто в сравнении с  другими западными авторами вспоминает его в РМ: Насколько мне известно (возможно, впрочем, что я ошибаюсь), из европейских писателей этому [духовидению] был причастен пока один только Дант. Создание «Божественной комедии» было его миссией. Но полное раскрытие его духовных органов совершилось только в конце жизни, когда огромная работа над поэмой уже близилась к концу. Он понял многочисленные ошибки, неточности, снижение смысла, излишнюю антропоморфность образов, но для исправления уже не хватало времени и сил. Тем не менее излагаемая им система может быть принята в основных чертах, как панорама разноматериальных слоев романо-католической метакультуры.

И далее: В первой части Данте показал лестницу нисходящих слоев, наличествовавших в средние века в инфрафизике Романо-католической метакультуры. Нужно учиться отслаивать примесь, внесенную в эту картину ради требований художественности либо вследствие аберраций, присущих эпохе, от выражения подлинного трансфизического опыта, беспримерного и потрясающего.

Это означает, что "Божественная комедия" нуждается в метаисторическом анализе, в вычленении подлинного опыта Данте и отделении его от воззрений, свойственных эпохе, но, безусловно, ошибочных. Ну что ж, попробую "поучиться отделять" "примесь" от "подлинного опыта".

Что у Данте продиктовано художественностью и аберрациями, очевидно: "энрофизация" иных миров (ад в виде конуса, рай на планетах); бесконечная игра числами - тройками, семерками, девятками и десятками в устройстве тех же миров, "научные рассуждения" о природе вещей; Лимб, где заключены души праведных язычников... А вот что - подлинное?

Рискну предположить, что это личные встречи и беседы Данте с человекодухами, и их судьбы. Здесь не было требований эпохи, и не было необходимости подгонять свое знание под условности средневековой веры и мировоззрения. Потому везде, где Данте говорит о конкретных людях и о беседах с их душами, он сообщает нам в основном правду, хотя и тут есть исключения. Беседа с Юстинианом, к примеру, не содержит ничего личного, последний рассказывает Данте все сплошь информацию, почерпнутую из сочинений римских историков...

Главный из таких"личных"  персонажей - Вергилий, проводник Данте, выполняющий ту же роль, что и водившие Д.А. по иным мирам Достоевский, Лермонтов, Соловьев и Блок. Что интересно, связь Вергилия с Данте глубже, чем может показаться на первый взгляд: Вергилий не просто поэт, и не просто родился в Италии, возможно, у них общая соборная душа: Римляне как нация сложились слишком поздно, к концу империи, и только тогда начала проявлять (и при том очень слабо) их национ[альная]. соб[орная]. Душа. Когда погибли рим[ский]. уицр[аор] и Зап[адная]. империя, эта душа приняла участие в созидании католич[еской]. метакультуры. Теперь она – Навна Италии. 

Можно даже выявить здесь закономерность - проводниками духовидцев, видимо, являются человекодухи их метукультуры. Сам Д.А. похожую параллель тоже проводит, когда говорит, что: Достоевский ... проводит нас, как Вергилий проводил Данте...

Потому дантовский Вергилий пользуется даже большей популярностью, чем сама Беатриче как водительница по райским мирам: за этой фигурой явно ощущается подлинная реальность. То же касается и почти всех спутников и собеседников Данте. А вот когда он скороговоркой нам называет какие-то имена персонажей, пребывающих в каких-то слоях, тут, быть может, он и делает уступки представлениям эпохи, во всяком случае, по поводу райского блаженства императоров Константина и Юстиниана у меня большие сомнения...