"Французы, как им и положено, были здесь далеки от всякой мистики" ?

Шарль Бодлер. БЛАГОСЛОВЕНИЕ

Когда является, по воле Провиденья,
Поэт в обителях тумана и тоски,
То мать несчастная его полна хулений
И Господа клянет, сжимая кулаки:
— «О, лучше б родила я змей клубок шипящий,
Чем столь позорное кормить мне существо,
И проклята будь ночь с усладой преходящей,
Когда на горе мне я зачала его.
Коль средь всех прочих жен, Тобою пощаженных,
Супругу в тягость быть Ты предназначил мне,
И если не могу, как тайне строк влюбленных,
Уроду жалкому могилу дать в огне,
Я на орудие Твоих расправ и гнева
Твою всю ненависть сторицей изолью
И так ствол искривлю отравленного древа,
Что уж не распустить листву ему свою!»
Так злобных слов своих она глотает пену,
Не ведая Творцом назначенных путей
И для себя сложив на дне глухой Геенны
Костры, сужденные проступкам матерей.
Но под опекою незримой Серафима
Впивает сирота луч солнца огневой,
И в пище и питье, оставленных другими,
Находит манну он и нектар золотой.
Играет с ветром он, беседует с грозою
И радостно идет по крестному пути;
И слыша, как поет он птицею лесною,
Не может слез своих Хранитель скрыть в груди.
Все те, кого любить он хочет, боязливо
Глядят иль, осмелев от звука первых слов,
Хотят исторгнуть стон из жертвы незлобивой
И пробуют на нем укус своих зубов.
Они, чтоб отравить вино его и пищу,
Готовят тайно смесь из пепла и плевков,
И с мнимым ужасом бегут его жилища,
Жалея, что пошли вослед его шагов.
Жена его кричит на шумных стогнах мира:
— «Коль он за красоту меня боготворить
Способен, буду я как древние кумиры,
И должен он меня теперь озолотить!
Упьюсь его мольбой и миррою смиренной,
Заставлю предо мной колена преклонить,
Чтоб знать, дано ли мне в душе, навеки пленной,
Святой престол богов со смехом осквернить.
Когда ж мне надоест безбожно с ним возиться,
Я руку положу свою к нему на грудь,
И ногти, схожие с когтями хищной птицы,
Смертельный проложить сумеют к сердцу путь.
Как малого птенца, что бьется средь мучений,
Я сердце красное из жертвы извлеку,
И, псу любимому давая на съеденье,
На землю я его с презрением швырну!»
Но руки к небесам, где пышный трон сверкает,
Задумчивый Поэт молитвенно воздел,
И молнии ума от глаз его скрывают
И буйную толпу, и собственный удел:
— «Благословен наш Бог, дающий чадам сирым
Боль в исцеление душевных гнойных ран
И тем живительным и чистым эликсиром
Готовящий святых к блаженству райских стран.
Я знаю, мой Господь, что примешь Ты поэта
В ряды победные Твоих святых дружин,
И место на пиру бессмертия и света
Среди Архангелов займет лишь он один.
Я ведаю, что боль единственная слава,
Чей вечный блеск землей и адом пощажен;
И нужно, чтоб создать венцов незримых сплавы,
Богатства всех миров и дани всех времен.
Все драгоценности исчезнувшей Пальмиры,
Металлы редкие, жемчужины морей,
Сравниться б не могли с моей святой порфирой
И с ослепительной короною моей.
Ведь сотворишь ее из чистого сиянья
Чертогов, где лазурь извечная светла,
Нашедшего в глазах земных Твоих созданий
Лишь омраченные, слепые зеркала!»

М-да... А вы вообще-то что-нибудь о Бодлере знаете? И о том, какие личные и вполне земные, а не мистические события послужили толчком для появления данного стихотворения?
Несчастный человек, ужасная судьба, ужасные отношения со всеми близкими ему людьми, и сам Бодлер творил ужасные вещи и с собой, и со своим окружением.
И это стихотворение - просто попытка выставить виноватыми всех, кроме себя самого, доказать, что раз "я - поэт, то этим уже оправдан, чтобы я ни делал". Это то самое понижение моральных требований к себе, о котором ДА говорил как о ведущем к катастрофе. Мистики тут нет, одна возвышенная риторика, призванная  скрыть очень неприглядное реальное положение дел.