Честно говоря, приступал к чтению Клоделя с некоторой тайной надеждой. Все-таки религиозный писатель XX века и француз! А вдруг, вопреки неблагоприятной метаисторической ситуации, во Франции появился и сумел раскрыть себя Вестник?

Но нет, чуда не произошло. Так что буду ругаться.

Но вначале Клоделя похвалю. Как поэт он велик. Монументальные и торжественные полотна – вот что он рисует в «Извещении Марии», и они завораживают своей красочностью и величием. Еще он непревзойденный мастер реплики: они у него всегда точны, и играют множеством смыслов, а я это очень ценю.

Но как христианин… М-да. Этот тот христианин, которого, по словам Честертона, следовало бы бросить львам, чтоб не позорил христианство. Меня не удивляет, что в революционной России «Извещение Марии» ставили как антирелигиозную пьесу, она и вправду антирелигиозна, и антирелигиозна благодаря Клоделю, в ней и менять ничего не надо — достаточно чуть по-другому расставить акценты, и она превращается в пародию на христианскую жизнь и христианские добродетели.

Во-первых, Клодель — фанат страдания. У него чем ближе к Богу, тем страданий больше. При том речь не идет ни об искуплении, ни об очищении, ни даже о добровольности страданий. Просто «Бог» Клоделя страдания любит. Потому и все его верные адепты должны страдать и обретать блаженство в страдании. Что и делает Виолена, главная героиня пьесы.

Во-вторых, Клодель — фанат прощения без раскаяния. Мара, злобная сестрица Виолены, на протяжении пьесы предает и мучает свою сестру, а потом и убивает, ни в чем не раскаиваясь. Но Виолена ее прощает. Оно и понятно, без Мары не было бы столь любимых Виоленой страданий и мазохистского блаженства. Тут не прощать, а благодарить надо. Так что все молодцы, все при деле и на своих местах: и тот, кто лупит, и тот, кого лупят. В итоге вместо христианской мистерии греха, страдания и искупления у Клоделя выходит дурной пантеизм, где в равной степени необходимы палач и жертва, зло и добро, грех и добродетель. Вот чушь-то.

В-третьих, Клодель в своей жизни и не страдал теми чудовищными страданиями, что он описывает, и никого не прощал. Все это он советовал делать другим. А сам вел сытую и обеспеченную жизнь дипломата со всеми грешками этой профессии, считал себя национальным достоянием, делал деньги на своих произведениях, оскорблял сюрреалистов, а когда те в карман за словом не полезли, вопил на всю Францию, требуя засудить тех, кто посмел высказаться о нем плохо. Такое вот прощение…

Словом, прав Д.А. и еще раз прав. Уж коли почва испорчена, вряд ли на ней что вырастет ценное.

Не буду Клоделя переводить, ну его.